Щедрин как художник критически освоил достижения своих предшественников. Это освоение было одновременно борьбой с их влиянием, претворением их наследия в качественно новое искусство, что сказалось уже в «Губернских очерках».
«Губернские очерки» как художественное произведение обычно недооцениваются, хотя значение их в развитии щедринского стиля чрезвычайно важно. «Губернские очерки» — опыт социальной сатиры в форма битового очерка. Нередко опыт этот дает блестящие результаты. В изображении Щедриным «лишнего человека» в разделе «Талантливые натуры» нет и тени идеализации или любования. В этом легко убедиться, перечитав, например, сцены, в которых Буеракин выступает вместе с Пашенькой, старостой, немцем-управляющим и т. п.
Но Щедрин отличается от своих предшественников не только в изображении героев.
Читайте также: Причина ссылки Салтыкова-Щедрина в Вятку
Классик революционной сатиры, Щедрин сумел глубоко проследить к с непревзойденной силой выявить в классовом обществе те его свойства, которые, переживая это общество, приспособляются к новому миру и вредят ему. Эта черта сатирического гения Щедрина открылась уже в наши дни. Щедрин с исключительной проницательностью прозревал, какой изворотливой живучестью обладает мелкое и пошлое, гнусно-паразитическое. Поэтому Щедрин продолжает и до сих пор свое служение родине и человечеству. Достаточно назвать образы Иудушки, Подхалимова, Балалайкина, Глумова, помпадуров, ташкентцев и многих других, чтобы представить себе актуальное значение щедринской сатиры.
Современные квислинги, предавшие целые страны фашистскому Угрюм-Бурчееву — Гитлеру, могут опознать себя в Иудушке Головлеве. Образ Иудушки сопровождается на мировой сцене образом Молчалина. А без услужливых и исполнительных Молчалиных были бы невозможны Угрюм-Бурчеевы. Что характеризует и двигает Молчалиных? Сосредоточенность на своем крошечном «я», на «мелочах жизни», составляющих смысл их существования, твердая решимость опереться на «нужного субъекта», чтобы обеспечить удовлетворение своих низменных, но целиком поглощающих их потребностей. На этой основе вырастает целый мир изворотливости и приспособления, не признающий над собой никаких иных законов, кроме выгоды и силы. Умея быть всем, чем прикажут, эти «мирные» натуры могут при соответствующих условиях стать бичами человечества.
Одна из самых важных особенностей щедринского гения — проникновение в тенденции жизненных явлений, умение видеть, чем они могут стать, если дать им волю. И тенденцию всякой реакции, всякого стремления повернуть жизнь вспять, утвердить во что бы то ни стало, любой ценой свою, изжившую себя, власть над людьми Щедрин разгадал и художественно воплотив в градоначальниках из «Истории одного города», в которых часто нельзя не узнать омерзительных физиономий, теперь уж бывших, гитлеровских заправил.
Мы узнаем их в Перехват-Залихватском, который «въехал в Глупов на белом коне, сжег гимназию и упразднил науки». Но что Перехват-Залихватский? В «прохвосте» Угрюм-Бурчееве Щедрин создал прообраз упразднителя не только наук, но всего «человеческого естества», как бы предвосхитивший Угрюм-Бурчеева современности, кровавого «фюрера». Не силился ли Гитлер обратить мир в Глупов, в одно военное поселение, в «усовершенствованный» концентрационный лагерь? Зловещие видения нашего сатирика предварили задолго этот кошмар.
Изумительные прозрения Щедрина носили не столько конкретный характер, что великую опасность для человечества он видел именно в Германии, опруссаченной и осолдаченной, предпочитающей грубую силу всей своей прежней культуре.
Духовный упадок Германии, углублявшийся с ростом ее материального могущества, после ее побед 1870/71 г. над Францией, Щедрин особенно остро почувствовал, посетив созданный «для человекоубивства» Берлин.
В его изображении дедов нельзя не узнать облика внуков:
«.. .К нам-то вы приходите... только чтоб пакостничать. Кто самый бессердечный притеснитель русского рабочего человека? — немец! Кто самый безжалостный педагог? — немец! Кто самый тупой администратор?— немец! Кто вдохновляет произвол, кто служит для него самым неумолимым и всегда готовым орудием? — немец! И заметь, что, сравнительно, ваша наука все-таки второго сорта, ваше искусство — тоже, а ваши учреждения — и подавно. Только зависть и жадность у вас первого сорта, и так как вы эту жадность произвольно смешали с правом, то и думаете, что вам предстоит слопать мир. Вот почему вас везде ненавидят, не только у нас, но именно везде. Вы подъезжаете с наукой, а всякому думается, что вы затем пришли, чтоб науку прекратить... всякий убежден, что при одном вашем появлении должна умереть всякая мысль о свободе. Все вас боятся, никто от вас ничего не ждет, кроме подвоха»
(«За рубежом», Полн. собр. соч., т. XIV, стр. 93).
Так Щедрин, чуждый всяких расовых предрассудков и уже в свое время обличавший их, писал о народе, который вследствие особенностей своего исторического развития заменил свою некогда большую культуру культурой «второго сорта», обслуживающей с рабской угодливостью господствующую, милитаристическую верхушку. И среди изумительных страниц, которых так много в этой книге, подлинной гениальностью озарен диалог мальчиков из цикла «За рубежом», поражающий глубоким проникновением в душу немецкого мещанина, проницательнейшим презрением к его внешней «культурности» и великой верой писателя в свой народ, глубиной и силой национального самосознания.
Так опыт наших исторических дней, величайшие потрясения, раскрывающие глубины национальных характеров, уясняющие истинную цену идей и культур, еще более приблизили к нам гениального русского сатирика.
А. Лаврецкий